Знаменитые петербуржцы нередко покидают свой город, отправляясь, как принято считать, за «настоящей» славой в Москву. История Олега Валерьяновича Басилашвили относится, скорее, к исключению – коренной москвич переехал в Петербург, тогда еще Ленинград, в 1956 году (в Большом драматическом театре О. Басилашвили служит с 1959 года) и именно в этом городе стал известен и любим всеми зрителями бывшего Советского Союза.

Нам посчастливилось встретиться с Олегом Валерьяновичем и поговорить о прежнем и нынешнем Петербурге, живя в котором, великий актер, оказывается, многократно переезжал...

– Олег Валерьянович, до 1956 года вам приходилось бывать в Петербурге?

– В первый раз я увидел этот город летом 1946 года. Тогда он произвел на меня фантастическое впечатление – весь черный, нет разноцветных домов, многие заделаны фанерой, досками. Стояла жара, и Исаакиевский собор, промерзший за зиму, был открыт, а из него валил густой пар, как будто там находилась какая-то гигантская кастрюля...

И еще Зимний дворец – когда я в него попал, он был совершенно пустой. Посетителей очень мало, мы ходили по огромным залам, но все экспозиции уже были на месте...

– Где вы поселились после приезда в наш город?

– Недалеко от Мальцевского рынка, на улице Некрасова (когда-то она называлась Бассейной), у моей тетки. Квартира принадлежала отцу ее мужа, причем там до и уже после революции собирались «мирискусники». В доме даже сохранилась скатерть, на которой были вышиты фамилии Бенуа, Лансере и других известных людей.

Потом квартиру «уплотнили».

Вот эту штуку оттуда жена меня заставила взять (Олег Валерьянович показывает на старинный резной застекленный шкаф-горку). Но, вообще-то, я продал половину таких вещей, поскольку не очень-то знаю, как весь этот быт обустраивать, и смотрю с завистью на людей, у которых квартира в порядке, ванна-джакузи...

– Что значит «в порядке»?

– Удобно, нет этого безобразия. Вот видите (показывает на вполне приличного вида старинный шкаф) – шкаф пушкинской поры. В музее-квартире А. С. Пушкина стоит точно такой хватит: либо квартирой заниматься, либо делом – одно из двух.

– Что в Питере на вас произвело особое впечатление? Какие детали быта, например...

– Когда я приехал сюда работать, сначала в театре Ленинского комсомола (ныне театр «Балтийский дом»), то в первое время мы с женой снимали комнату в Казачьем переулке (пер. Ильича), неподалеку от моей теперешней квартиры. Центрального отопления в том доме не было, и мы топили печки. Печи – круглые голландки. У тетки моей, что жила около Мальцевского рынка, тоже не было отопления – они топили камины.

– Вы лично носили дрова, уголь?

– В полшестого утра брал мешок и ехал на трамвае на проспект Римского-Корсакова за брикетами торфа. Потом вез домой, но его хватало лишь на один день...

– А что представляла собой ваша комната в Казачьем переулке?

– Она располагалась в громадном доходном доме без лифта, в квартире на четвертом этаже. Окна выходили во двор-колодец. В общем, как в большинстве питерских домов. Даже днем темно, сыро, и поэтому когда я, еще в Москве, читал «Преступление и наказание» Достоевского, а потом попал сюда, то сразу вспомнил роман. Обстановка в комнате была обычная для тех лет – венский стол, кровать «с шишечками»...

– Отсутствие отопления в Питере тогда было повсеместным?

– Его не было в большинстве домов.

В этом, где я сейчас живу, отопление было, правда, не центральное. Дом сталинской постройки довоенных времен отапливался, потому что во дворе стояла автономная котельная.

– Она до сих пор действует?

– Сейчас нет – в прошлом году молодые управляющие продали котельную под офис, а дом подсоединили к центральному отоплению, благодаря чему

у нас теперь нет ни горячей, ни холодной воды.

– ???

– Вообще-то вода идет, но с перебоями – то струйкой тонкой, то совсем исчезает. Пока стояла котельная во дворе, все было нормально.

– Куда вы переехали из Казачьего переулка?

– В актерское общежитие театра Ленинского комсомола. Если подняться внутри здания театра по лестнице, то в громадное окно во всю стену можно увидеть тылы Артиллерийского музея и домик общежития, где мы прожили три года.

У нас там была одна комната, очень плохая, безо всяких удобств: общие туалет и кухня, тараканы. Все как обычно. Комната совершенно ужасающая, зато с центральным отоплением.

Домик стоял на Кронверке, и если перейти через него, то рядом с задворками Артиллерийского музея было обыкновенное поле, поросшее пышной шелковой травой. Летом мы выходили туда, и складывалось полное ощущение, что ты не в городе, а где-то за его пределами.

Там можно было купаться, загорать.

– О собственной квартире мечтали?

– Да, но мы прекрасно понимали, что никакой квартиры у нас никогда здесь не будет.

– Такое отчаяние было?

– Нет. Никакого отчаяния, но откуда квартире взяться?

– Государство выделило бы...

– Молодым специалистам? Разве что через двадцать лет. Купить мы не могли, а кооперативов тогда еще не было. Просить тоже совершенно бессмысленно, хотя на очередь мы все-таки встали.

– А какого-то сожаления не было, что уехали из Москвы, ностальгии?

– У меня ностальгия по Москве всегда была и сейчас есть. Там, правда, я тоже жил в коммунальной квартире, но она как родная была. Меня все время подмывало туда вернуться. Но вернуться же нужно «на коне», а для этого надо было работать.

И я работал, активно, пытался какое-то место под солнцем завоевать. Потом встал другой вопрос: а стоит ли отсюда уходить? Здесь, в Большом драматическом театре, я уже это самое место завоевал, а там еще предстоит. К тому же я отнюдь не борец, и никому не хочу ничего доказывать. Все доказываю только самому себе.

Меня до сих пор приглашают работать в московские театры, но в Москву стоит ехать, только чтобы ходить по тем улицам, узнавать дома...

– Вам удалось пожить в районе новостроек в Питере? Как долго?

– А как же! Конечно, но это были совсем не те новостройки, что сегодня. Первые послевоенные новостройки в Ленинграде – сталинские. Это район Московского проспекта, где жили мои друзья Влад Стржельчик, Сергей Юрский.

А я получил квартиру уже в хрущевке – в первом крупноблочном доме в Ленинграде. Вселялся в него вместе с Павлом Луспекаевым – мы жили дверь в дверь на Торжковской, 32. Это была окраина города – дальше был Удельный парк, а потом начинался лес. Когда мы добирались домой после репетиций, ехать уже никуда не хотелось – трамвай до театра шел час пятнадцать. Прожили там пять лет...

– Квартира хорошая была? Помните атмосферу, когда въезжали в нее?

– Мы были рады – чистая, новая квартира, собственная, да еще и двухкомнатная! Конечно, не без недостатков, например – низкие потолки и жуткая звукопроводимость с улицы. Окна – прямо на проезжую часть, и когда проходил трамвай, было такое ощущение, что тебя по голове бьют. Странно, потому что это все происходило при довольно толстых стенах, – мороз этот дом не брал. Сейчас намного тоньше стены делают.

– Как вы оказались в вашей нынешней квартире?

– На тот момент я жил на углу Стремянной улицы и Дмитровского переулка, рядом с «Сайгоном». Нам дали трехкомнатную квартиру. Меня все устраивало: метро близко, Московский вокзал в пяти минутах ходьбы, до театра добираться тоже недалеко.

Георгий Александрович Товстоногов тогда стал слабеть, много болел и очень переживал, когда артисты, становясь известными, уходили из театра – перебирались в Москву. Как-то Валентина Ковель поинтересовалась, не собираюсь ли и я уехать. Я никуда уезжать не думал, но она предложила мне, чтобы успокоить Георгия Александровича, попросить у него квартиру Олега Ивановича Борисова, который к тому времени уже года два как переехал в Москву, и его четырехкомнатная квартира в кооперативном доме артистов – работников БДТ – пустовала. Товстоногов надел золотую звезду, как он всегда делал в таких случаях, и поехал в Исполком выбивать для меня квартиру. Вскоре я сюда переехал.

– Олег Валерьянович, напоследок традиционный вопрос о творчестве...

– Помимо БДТ, играю несколько спектаклей в Москве в партнерстве с Алисой Фрейндлих, Анатолием Равиковичем, Геннадием Хазановым. Есть работа и в кино, но пока об этом рано говорить. Могу сказать, что вторым своим театром считаю театр А. Чехова в Москве.